ДИАГНОСТИКА СЛЕДОВ АФФЕКТА
Лурия Александр Романович (1902–1977 гг.) – российский психолог, действительный член АПН СССР, профессор, с 1966 по 1977 г. – заведующий кафедрой медицинской психологии психологического факультета Московского Университета. Окончил факультет общественных наук Казанского университета (1921), где выполнил работу в традициях психоанализа, посвященную феномену моды, и Первый Московский медицинский институт (1937). В 1924–1934 гг. вместе с Л.С. Выготским разрабатывал проблемы психического развития ребенка. Одновременно выполнил исследование аффективных процессов.
Главная область исследований – нарушения высших психических функций человека при локальных поражениях головного мозга. На основе учения о системном строении высших психических функций разработал принципиально новый подход к проблеме их мозговой локализации. Один из основателей современной нейропсихологии и психолингвистики.
Сочинения: Этюды по истории поведения (совм. с Л.С. Выготским, 1930); Thenatureofhumanconflicts (1932);
Травматическая афазия (1947); Восстановление функций мозга после военной травмы (1948); Высшие корковые функции человека и их нарушения при локальных поражениях мозга (1962); Мозг человека и психические процессы, в 2 томах (1963-1970); Нейродинамический анализ решения задач (совм. с Л.С. Цветковой, 1966); Основы нейропсихологии (1973); Основные проблемы нейролингвистики (1975); Язык и сознание (1979) и др.
Проблема объективного познания чужого «я», чужих мыслей занимала уже несколько поколений психологов.К разрешению ее современная наука благодаря развившимся объективным методам подошла теперь уже настолько близко, что в целом ряде случаев экспериментальная диагностика скрываемых личностью содержаний сознания перестает казаться невозможной, а методы такой диагностики не сегодня-завтра смогут войти в повседневную практику. Конечно, прежде всего, в этом заинтересована судебная и следственная практика.
Мы знаем, что каждое сильное аффективное состояние сопровождается глубокими нарушениями функций в организме человека. Аффект нарушает всю энергетику организма, а так как корни всякого аффективного состояния сосредоточены, конечно, в деятельности его нервной системы, дающей ответы и на внешние, и на внутренние раздражители, то ясно, что максимальные отклонения при аффекте наблюдаются именно в высших нервно-психических процессах: мышлении, скорости и правильности ответов организма, распределении и устойчивости его внимания, закреплении и сохранении его навыков и т. д.
Совершенно понятно, что психологи именно здесь старались найти характеризующие аффект явления; ряд психиатров, работавших в школе Крепелина, и особенно ряд психологов школы Юнга установили, что аффект, прежде всего, нарушает нормальное течение ассоциаций, что при сильном аффекте ассоциации обычно резко задерживаются.
Преступление всегда связано с сильным аффектом, который у лиц, совершивших его впервые, принимает, естественно, очень острый характер. Трудно предположить, чтобы от этого аффекта преступления в психике совершившего его человека не осталось никаких следов. Наоборот, многое убеждает нас в том, что психические следы после каждого преступления остаются в весьма заметной форме.
Опишем метод, применявшийся до сих пор исследователями для экспериментальной диагностики причастности к преступлению.
Задачи экспериментальной диагностики причастности сводятся к тому, чтобы уметь вызвать искомые аффективные следы и, с другой стороны, уметь их объективно проследить, зафиксировать. Обе эти задачи осуществлялись в одном методе, который приобрел достаточное оправдание в диагностике аффективных следов, именно в методе ассоциативного эксперимента.
Метод этот состоит в том, что испытуемому предъявляется какое-нибудь слово, на которое он должен ответить первым словом, пришедшим ему в голову.
Это как будто легкая задача на самом деле не оказывается простой. В обычных случаях, правда, испытуемый легко отвечает своим словом на предъявленное ему; это ответное слово всегда оказывается строго детерминированным (соответственно особым ассоциативным законом) и обычно отнюдь не обнаруживает случайного характера.
Дело резко меняется, когда мы предъявляем испытуемому слово, возбуждающее у него то или иное аффективное воспоминание, тот или иной аффективный комплекс. В этих случаях ассоциативный процесс сильно тормозится; испытуемому или приходит в голову сразу много ответных слов, которые путают его обычный ход ассоциаций, или же ничего не приходит в голову, и он долго не может дать требуемой от него ассоциативной реакции. Когда же он эту реакцию все же дает, то самый поверхностный взгляд на нее часто обнаруживает ее своеобразную нарушенность: она проходит с заметными признаками возбуждения, заминками, многословием, и самая ее форма нередко бывает более примитивной, чем обычно.
Все это объясняется тем, что словесный раздражитель может провоцировать связанные с ним аффективные состояния, и эти аффективные моменты извращают дальнейший ход ассоциаций.
Если мы имеем перед собой преступника, аффективные следы которого мы хотим вскрыть с помощью этого метода, мы поступаем следующим образом.
Подробнейшим образом изучив по материалам следствия ситуацию преступления, мы выбираем из нее те детали, которые, по нашему мнению, достаточно тесно с ней связаны и вместе с тем пробуждают аффективные следы только у причастного к преступлению, оставаясь для непричастного совершенно безразличными словами.
Когда группа таких критических слов разработана, мы составляем список других, совершенно обычных, не имеющих отношения к преступлению, по всей вероятности, индифферентных слов, числом значительно больше, чем число критических, и распределяем эти критические слова по отдельности между индифферентными.
Предъявляя сидящему перед нами испытуемому одно за другим слова из составленного нами списка в качестве слов-раздражителей, мы просим его каждый раз отвечать любым первым пришедшим ему в голову словом; мы записываем данный им ответ и регистрируем в десятых (или сотых) долях секунды время, затраченное на этот ассоциативный процесс.
В обычных случаях мы получаем уже описанную нами картину: при предъявлении критических раздражителей ассоциативный процесс резко тормозится, и самый ответ носит следы аффективной дезорганизации.
Иллюстрируем сказанное примером.
Испытуемый Ц-в обвиняется в том, что он украл из окна вентилятор, выломав решетку. Накануне кражи подозреваемого видели вместе с каким-то человеком около этого окна, причем он якобы рассматривал вентилятор. Испытуемый отрицает свою причастность.
В число слов-раздражителей включаются следующие входящие в ситуацию преступления слова: деньги, вентилятор, окно, сосед, ломать, инструмент.
Несколько примерных выдержек из протокола опыта показывают нам, как протекают реакции на эти слова.
15. Праздник – 2,2″ – идет.
16. Звонить –2,4″ – телефон.
17. Ложка– 2,0″ – лежит.
18. Красный – 3,4″ – командир.
19. Деньги – 4,2″ – серебряные.
[…]
21. Булка – 2,2″ – пшеничная.
22. Земля – 1,4″ – черная.
26. Вентилятор – 5,0″ – не знаю.
27. Фуражка – 3,6″ – черная.
28. Окно – 4,2″ – большое.
29. Доска – 3,2″ – деревянная.
[…]
32. Сосед – 9,2″ – как? …сосед? …забыл соседей-то?…
33. Ломать – 25,0″ – ломать?.. чего ломать-то?
[…]
41. Рыба – 2,8″ – живет.
42. Снег – 2,5″ – идет.
43. Пьяный – 3,4″ – бежит.
44. Инструмент – 20,0″ – инструмент… не знаю… инструмент… как уже это сказать… не знаю… инструмент… стоит!
Мы видим, что реакции на раздражители, относящиеся к преступлению, не только протекают с резким замедлением, но и характеризуются иногда заметными нарушениями и самого процесса речевой реакции (No 26, 32, 33, 44).
С помощью только что описанного метода ассоциативного эксперимента работали большинство западноевропейских психологов, ставивших себе задачей экспериментальное изучение оставшихся в психике аффективных следов (Wertheimer, Gross, Jung, Heilbronner, Schnitzler, Ph.Stein, Ritterhaus).
При всех достоинствах этого метода, он, однако, имеет и некоторые недостатки, которые современная наука вполне в силах устранить.
Прежде всего, чистый ассоциативный эксперимент учитывает только состояние высшей ассоциативной деятельности, в то время как аффективные следы могут отражаться и на периферической деятельности, моторной сфере и др.
С другой стороны, и это гораздо важнее, простой ассоциативный эксперимент может установить лишь конечный, выявившийся этап ассоциативного процесса — слово-реакцию; что же делается в том периоде, в течение которого испытуемый молчит и еще не дает нам ответа, каковы механизмы, которыми испытуемый доходит до ответа, насколько этот процесс является напряженным, аффективно возбужденным — все это выпадает из возможностей простого ассоциативного эксперимента. Однако в нашем исследовании именно обнаружение этих механизмов и является весьма важным.
Поэтому естественно возникла мысль о том, что единственная возможность изучить механику внутренних «скрытых» процессов сводится к тому, чтобы соединить эти скрытые процессы с каким-нибудь одновременно протекающим рядом доступных для непосредственного наблюдения процессов поведения, в которых внутренние закономерности и соотношения находили бы себе отражение.
Изучая эти внешние, доступные отражению корреляты, мы имели бы возможность тем самым изучать недоступные нам непосредственно «внутренние» соотношения и механизмы.
В этом положении и заключаются основы сопряженной или отраженной методики.
Для того чтобы выявить скрытые при ассоциативном процессе механизмы, мы связываем словесный ответ с нажимом руки, регистрируемым очень точным способом. Оказывается, что состояние моторной сферы очень точно отражает нервно-психическое состояние испытуемого и дает объективную характеристику структуры протекающей реакции.
Каждое колебание испытуемого, столкновение различно направленных тенденций, возбуждение, задержка и вытеснение пришедшего в голову ответа — короче, все процессы, недоступные для непосредственного наблюдения, с достаточной резкостью отражаются именно на моторной сфере.
Именно изучение моторной сферы дает нам возможность поставить все исследование аффективных следов совершенно на новые рельсы, придать ему значительно большую степень объективности, чем это было до сих пор, и сильно расширить пределы доступных нашему эксперименту явлений.
Прежде всего мы получаем полную возможность объективно отличить нормальную, индифферентную реакцию (хотя бы и несколько замедленную) от реакции аффективной, конфликтной, обнаруживающей следы некоторого возбуждения. Дело в том, что моторная реакция, сопряженная с нормальным ассоциативным процессом, протекает обычно совершенно правильно и представляет собой простой правильный нажим; моторика ее аффективного процесса всегда дает нам признаки резкого возбуждения: кривая нажима становится конфликтной, изломанной, покрытой резкими дрожательными движениями. Наличие этих симптомов уже является достаточным признаком аффективности реакции.
Главная область исследований – нарушения высших психических функций человека при локальных поражениях головного мозга. На основе учения о системном строении высших психических функций разработал принципиально новый подход к проблеме их мозговой локализации. Один из основателей современной нейропсихологии и психолингвистики.
Сочинения: Этюды по истории поведения (совм. с Л.С. Выготским, 1930); Thenatureofhumanconflicts (1932);
Травматическая афазия (1947); Восстановление функций мозга после военной травмы (1948); Высшие корковые функции человека и их нарушения при локальных поражениях мозга (1962); Мозг человека и психические процессы, в 2 томах (1963-1970); Нейродинамический анализ решения задач (совм. с Л.С. Цветковой, 1966); Основы нейропсихологии (1973); Основные проблемы нейролингвистики (1975); Язык и сознание (1979) и др.
Проблема объективного познания чужого «я», чужих мыслей занимала уже несколько поколений психологов.К разрешению ее современная наука благодаря развившимся объективным методам подошла теперь уже настолько близко, что в целом ряде случаев экспериментальная диагностика скрываемых личностью содержаний сознания перестает казаться невозможной, а методы такой диагностики не сегодня-завтра смогут войти в повседневную практику. Конечно, прежде всего, в этом заинтересована судебная и следственная практика.
Мы знаем, что каждое сильное аффективное состояние сопровождается глубокими нарушениями функций в организме человека. Аффект нарушает всю энергетику организма, а так как корни всякого аффективного состояния сосредоточены, конечно, в деятельности его нервной системы, дающей ответы и на внешние, и на внутренние раздражители, то ясно, что максимальные отклонения при аффекте наблюдаются именно в высших нервно-психических процессах: мышлении, скорости и правильности ответов организма, распределении и устойчивости его внимания, закреплении и сохранении его навыков и т. д.
Совершенно понятно, что психологи именно здесь старались найти характеризующие аффект явления; ряд психиатров, работавших в школе Крепелина, и особенно ряд психологов школы Юнга установили, что аффект, прежде всего, нарушает нормальное течение ассоциаций, что при сильном аффекте ассоциации обычно резко задерживаются.
Преступление всегда связано с сильным аффектом, который у лиц, совершивших его впервые, принимает, естественно, очень острый характер. Трудно предположить, чтобы от этого аффекта преступления в психике совершившего его человека не осталось никаких следов. Наоборот, многое убеждает нас в том, что психические следы после каждого преступления остаются в весьма заметной форме.
Опишем метод, применявшийся до сих пор исследователями для экспериментальной диагностики причастности к преступлению.
Задачи экспериментальной диагностики причастности сводятся к тому, чтобы уметь вызвать искомые аффективные следы и, с другой стороны, уметь их объективно проследить, зафиксировать. Обе эти задачи осуществлялись в одном методе, который приобрел достаточное оправдание в диагностике аффективных следов, именно в методе ассоциативного эксперимента.
Метод этот состоит в том, что испытуемому предъявляется какое-нибудь слово, на которое он должен ответить первым словом, пришедшим ему в голову.
Это как будто легкая задача на самом деле не оказывается простой. В обычных случаях, правда, испытуемый легко отвечает своим словом на предъявленное ему; это ответное слово всегда оказывается строго детерминированным (соответственно особым ассоциативным законом) и обычно отнюдь не обнаруживает случайного характера.
Дело резко меняется, когда мы предъявляем испытуемому слово, возбуждающее у него то или иное аффективное воспоминание, тот или иной аффективный комплекс. В этих случаях ассоциативный процесс сильно тормозится; испытуемому или приходит в голову сразу много ответных слов, которые путают его обычный ход ассоциаций, или же ничего не приходит в голову, и он долго не может дать требуемой от него ассоциативной реакции. Когда же он эту реакцию все же дает, то самый поверхностный взгляд на нее часто обнаруживает ее своеобразную нарушенность: она проходит с заметными признаками возбуждения, заминками, многословием, и самая ее форма нередко бывает более примитивной, чем обычно.
Все это объясняется тем, что словесный раздражитель может провоцировать связанные с ним аффективные состояния, и эти аффективные моменты извращают дальнейший ход ассоциаций.
Если мы имеем перед собой преступника, аффективные следы которого мы хотим вскрыть с помощью этого метода, мы поступаем следующим образом.
Подробнейшим образом изучив по материалам следствия ситуацию преступления, мы выбираем из нее те детали, которые, по нашему мнению, достаточно тесно с ней связаны и вместе с тем пробуждают аффективные следы только у причастного к преступлению, оставаясь для непричастного совершенно безразличными словами.
Когда группа таких критических слов разработана, мы составляем список других, совершенно обычных, не имеющих отношения к преступлению, по всей вероятности, индифферентных слов, числом значительно больше, чем число критических, и распределяем эти критические слова по отдельности между индифферентными.
Предъявляя сидящему перед нами испытуемому одно за другим слова из составленного нами списка в качестве слов-раздражителей, мы просим его каждый раз отвечать любым первым пришедшим ему в голову словом; мы записываем данный им ответ и регистрируем в десятых (или сотых) долях секунды время, затраченное на этот ассоциативный процесс.
В обычных случаях мы получаем уже описанную нами картину: при предъявлении критических раздражителей ассоциативный процесс резко тормозится, и самый ответ носит следы аффективной дезорганизации.
Иллюстрируем сказанное примером.
Испытуемый Ц-в обвиняется в том, что он украл из окна вентилятор, выломав решетку. Накануне кражи подозреваемого видели вместе с каким-то человеком около этого окна, причем он якобы рассматривал вентилятор. Испытуемый отрицает свою причастность.
В число слов-раздражителей включаются следующие входящие в ситуацию преступления слова: деньги, вентилятор, окно, сосед, ломать, инструмент.
Несколько примерных выдержек из протокола опыта показывают нам, как протекают реакции на эти слова.
15. Праздник – 2,2″ – идет.
16. Звонить –2,4″ – телефон.
17. Ложка– 2,0″ – лежит.
18. Красный – 3,4″ – командир.
19. Деньги – 4,2″ – серебряные.
[…]
21. Булка – 2,2″ – пшеничная.
22. Земля – 1,4″ – черная.
26. Вентилятор – 5,0″ – не знаю.
27. Фуражка – 3,6″ – черная.
28. Окно – 4,2″ – большое.
29. Доска – 3,2″ – деревянная.
[…]
32. Сосед – 9,2″ – как? …сосед? …забыл соседей-то?…
33. Ломать – 25,0″ – ломать?.. чего ломать-то?
[…]
41. Рыба – 2,8″ – живет.
42. Снег – 2,5″ – идет.
43. Пьяный – 3,4″ – бежит.
44. Инструмент – 20,0″ – инструмент… не знаю… инструмент… как уже это сказать… не знаю… инструмент… стоит!
Мы видим, что реакции на раздражители, относящиеся к преступлению, не только протекают с резким замедлением, но и характеризуются иногда заметными нарушениями и самого процесса речевой реакции (No 26, 32, 33, 44).
С помощью только что описанного метода ассоциативного эксперимента работали большинство западноевропейских психологов, ставивших себе задачей экспериментальное изучение оставшихся в психике аффективных следов (Wertheimer, Gross, Jung, Heilbronner, Schnitzler, Ph.Stein, Ritterhaus).
При всех достоинствах этого метода, он, однако, имеет и некоторые недостатки, которые современная наука вполне в силах устранить.
Прежде всего, чистый ассоциативный эксперимент учитывает только состояние высшей ассоциативной деятельности, в то время как аффективные следы могут отражаться и на периферической деятельности, моторной сфере и др.
С другой стороны, и это гораздо важнее, простой ассоциативный эксперимент может установить лишь конечный, выявившийся этап ассоциативного процесса — слово-реакцию; что же делается в том периоде, в течение которого испытуемый молчит и еще не дает нам ответа, каковы механизмы, которыми испытуемый доходит до ответа, насколько этот процесс является напряженным, аффективно возбужденным — все это выпадает из возможностей простого ассоциативного эксперимента. Однако в нашем исследовании именно обнаружение этих механизмов и является весьма важным.
Поэтому естественно возникла мысль о том, что единственная возможность изучить механику внутренних «скрытых» процессов сводится к тому, чтобы соединить эти скрытые процессы с каким-нибудь одновременно протекающим рядом доступных для непосредственного наблюдения процессов поведения, в которых внутренние закономерности и соотношения находили бы себе отражение.
Изучая эти внешние, доступные отражению корреляты, мы имели бы возможность тем самым изучать недоступные нам непосредственно «внутренние» соотношения и механизмы.
В этом положении и заключаются основы сопряженной или отраженной методики.
Для того чтобы выявить скрытые при ассоциативном процессе механизмы, мы связываем словесный ответ с нажимом руки, регистрируемым очень точным способом. Оказывается, что состояние моторной сферы очень точно отражает нервно-психическое состояние испытуемого и дает объективную характеристику структуры протекающей реакции.
Каждое колебание испытуемого, столкновение различно направленных тенденций, возбуждение, задержка и вытеснение пришедшего в голову ответа — короче, все процессы, недоступные для непосредственного наблюдения, с достаточной резкостью отражаются именно на моторной сфере.
Именно изучение моторной сферы дает нам возможность поставить все исследование аффективных следов совершенно на новые рельсы, придать ему значительно большую степень объективности, чем это было до сих пор, и сильно расширить пределы доступных нашему эксперименту явлений.
Прежде всего мы получаем полную возможность объективно отличить нормальную, индифферентную реакцию (хотя бы и несколько замедленную) от реакции аффективной, конфликтной, обнаруживающей следы некоторого возбуждения. Дело в том, что моторная реакция, сопряженная с нормальным ассоциативным процессом, протекает обычно совершенно правильно и представляет собой простой правильный нажим; моторика ее аффективного процесса всегда дает нам признаки резкого возбуждения: кривая нажима становится конфликтной, изломанной, покрытой резкими дрожательными движениями. Наличие этих симптомов уже является достаточным признаком аффективности реакции.